"ПАЛИСАНДРИЯ" ФОРЭВЕР!

НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВ.

Книга, как известно, вещь особенная. То есть и не вещь почти, а живое существо. И даже больше, чем существо. Книгу можно, конечно, уничтожить, казнить, сжечь, но даже само сожжение книги будет актом сакральным. Древние евреи книгу хоронили, когда она приходила в ветхость.

Или вот еще - "Мать дочери велит на книгу эту плюнуть". Ужас какой! Какое оскорбление. Между тем о "Руслане и Людмиле" речь идет.

"Корзина, наполненная трупами газет", писал Набоков в "Машеньке". Про книгу так не скажешь. Она ведь не просто стопка бумаги с печатным текстом. Даже самую никчемную книжку, взятую в дорогу для развлечения, как-то странно распатронивать на страницы, чтобы, скажем, селедочку почистить, огурчики порезать или еще там чего-нибудь. И выкинуть книгу нельзя, потому как подобный жест - откровенное глумление. Можно - оставить. То есть как бы забыть, положить для другого. Есть в этом, конечно, что-то трусливое, жалкое. Как будто говоришь - иди, мол, гуляй, потому что, сказать по совести, ты мне не нужна. Но вдруг кто тебя подберет, пролистнет, почитает, станет хозяином... Но ведь и в жалкости этой есть уважение, точнее, стремление не допустить себя до кощунства.

И в этом же, кстати, некое чувство неисчерпанности книги, даже когда она прочитана. Книга по большому счету не функциональна. Она не просто медиум, позволяющий "себе присвоить ум чужой". Она самодостаточна. Она более чем информативна, потому что каждый раз новость, "мессэдж", послание сообщает по-разному. Она каждый раз норовит стать новым текстом. Она существует для общения, то есть для перечитывания.

Собственно говоря, те книги, которые хочется перечитать, и есть настоящие. Тезис банальный, банальность которого как-то все время забывается. Потому что ведь иногда не хочешь, а перечтешь. И втянешься, и подумаешь про себя - надо же, раньше вроде бы совсем другое читал. Или по-другому...

Издательство "Симпозиум" выпустило в свет "Палисандрию" Саши Соколова. Не первое издание романа, написанного в 1985 году. Третьего романа Саши Соколова. Двадцать лет длится его молчание, и помнящие о его существовании не ведают, пишет чего в своем далеком Вермонте Саша Соколов или нет. Писал он всегда медленно, но теперь кажется, что и медленно писать перестал. И ведь, может быть, "Палисандрия" его последний роман. Но дело не в этом.

Раньше, то есть когда впервые книга была напечатана в России, она читалась с некоторым чувством неудовлетворенности и недоумения. После классической (уже тогда классической и Набоковым отмеченной) "Школы для дураков", после чуть менее очевидной и внятной "Между собакой и волком" "Палисандрия" казалась вещью откровенно несуразной какой-то, откровенно странной.

И вот прошли годы, и за годы эти разными людьми написано было много. Литература за это время неоднократно умирала, шарахалась от реализма к постмодернизму, уходила в триллер и пряталась в детектив, наряжалась в литературные премии, обретала коммерческий статус, западный опыт и трэш-стратегию и даже успела гордо выставить себя на Франкфуртской ярмарке. Какая там "Палисандрия" рядом с этим богатством, в сравнении с этим жизненным опытом, с этой умудренностью. Смешно!

И вдруг оказалось (или пока только показалось), что утопии и антиутопии, господа гексогены, жизни насекомых, невозвращенцы, матерая речь "Словаря расширения русского языка" последнего извода, бесчисленные литературные апокалипсисы, андерграунды, мифогенная проза, фрагментарное письмо, мачо, которые не плачут, сорокинские кроваво-фекальные стилистические изыски, нон фикшн и фикшн не нон; а также ногти, сало, лед и кысь всех цветов радуги - может быть, и прейдут, даже скорее всего прейдут, а история внучатого племянника Лаврентия Берии и внука "виднейшего сибирского прелюбодея Григория Распутина" Палисандра Дальберга, пожалуй, что не прейдет. Нет. Пожалуй, что она останется "в ряду наиболее непреходящих духовных ценностей так называемой Переходной эпохи". Форэвер, так сказать.