Государственный символ.
Посмертная судьба В.И. Ульянова-Ленина вообще не вполне
обычна, и одной из многочисленных ее необычностей является
крайнее несоответствие между фантастическим по замаху замыслом
увековечить память вождя, сохранив его тело в мавзолее, и
весьма неисправным исполнением более простых обязанностей
по отношению к умершему, заключающихся в поминовенном почитании
годовщин со дня его кончины. При т. Сталине, в 1949 году,
когда исполнилось 25 лет, было, положим, не до того, но и
50-летие в 1974 году оказалось совершенно скомканным бушевавшим
тогда солженицынским скандалом в связи с публикацией "Архипелага".
По прошествии еще четверти века вождь и учитель опять оказался
забыт - у коммунистов намечается марш тремя колоннами в компании
с национал-социалистами и аграрно-духовным наследием, а равно
буржуазно-парламентский консенсус с правительством премьера
Примакова. Не до Ильича.
Сегодня, спустя три четверти века после смерти основателя,
основанного им Советского Союза более не существует, разрушенной
им России так и не удалось подняться из праха, страна отползает
на задворки истории, в унылое сообщество развивающихся стран
(то есть таких стран, которые как раз не развиваются), а в
мавзолее все лежит и лежит сиротливая мумия - как напоминание
о том, что когда внятные расчеты с прошлым (в том числе и
символические) не окончены, надежды на будущее необоснованны.
Возможно, они были необоснованны еще в январе 1992 года,
ибо если экономические и политические перспективы России могли
тогда обнадеживать, то зримая символика открывающейся посткоммунистической
эпохи - мумия убийцы великой России, почетно покоящаяся под
сенью двуглавого орла и трехцветного русского флага - обнадеживать
не могла никак. Дело даже не в том, что от этого дикого, немыслимого
сочетания пошла вся последующая немыслимая постсоветская эстетика,
весь этот обком Христа Спасителя - дурной вкус еще можно пережить,
хотя, впрочем, известно, к чему он ведет.
Дело в том, что основанием государства является его символика,
без которой нет страны с гражданами, а есть только территория
с населением. Государство существует тогда, когда в соединении
разноокрашенных кусков материи граждане видят флаг родины,
а не цветастую тряпку, тот флаг родины, с которым живут и
ради которого умирают. Герб, флаг и гимн суть первичные элементы
государственности - тот малый квас, которым все тесто квасится.
А каким образом следует сочетать трехцветный русский флаг,
двуглавого орла и "Патриотическую песню" с еще одним символом
- материализованным призраком В.И. Ульянова-Ленина на Красной
площади, - этого никто из идеологов нового российского государства
не объяснил, предоставив обществу домысливать по собственному
разумению.
Оно и домыслило, уразумев дело таким образом, что твердого
в самостоянии российского государства, внятно определившегося
и в том, что есть для него национальная святыня, и в том,
что есть для него национальный позор, совсем даже и не существует,
а на территории, именуемой РФ, находится малопонятное нечто
- и к этому нечто стало относиться соответственно. Разруха
не в клозетах, а в головах. И в символах, вкладываемых в эти
головы.
Капитальная ошибка российских реформаторов - это не ваучер,
не ГКО, не дефолт, не Чечня, не вскормленные себе на беду
олигархи. Это искреннее непонимание области допустимого компромисса.
Какая-то форма исторического компромисса с коммунистической
номенклатурой (а другой у нас не наличествовало) была необходима
- хотя, конечно, форма была избрана далеко не самая удачная.
Но есть материи, где такой торг абсолютно неуместен. Они называются
государственными инсигниями. Здесь компромисса не бывает.
Либо инсигнии с гордостью выставляются напоказ, либо повергаются
ниц. Инсигнии, которые и не то, и не се - что-то вроде неприличного
случая в благородном семействе, - это уже вовсе и не государственная
символика, а школа государственного разврата, приучающая граждан
презрительно относиться к тому, к чему так относиться не должно.
И если семьдесят пять лет назад коммунистам пришло в голову
сделать мумию своего вождя государственным символом, то, приятно
это кому или неприятно, на нее должны были распространиться
общие правила обращения с инсигниями - или вверх, или ниц.
Но не распространились, и даже легко понять почему: "рынок
все расставит по своим местам". То, что мистерия государственности
- вещь по природе своей иррациональная и потому никакой рынок
тут ничего не расставит, в голову не приходило. Сыграло, конечно,
свою роль и усиленное вольтерьянство тогдашней эпохи - "я
ненавижу ваши взгляды, но готов умереть за ваше право их высказывать",
и усиленные указания на то, что ниспровержение кумиров есть
дикость - как дикими людьми оказались немцы и итальянцы, в
1945 году в одночасье лишившиеся былых кумиров и не проявившие
при этом никакого вольтерьянства. Плоды ихней дикости и нашего
свободомыслия сегодня можно сличить.
Сейчас нет особого смысла махать кулаками после драки и
с опозданием на семь лет призывать к тихому и незаметному
погребению мертвого тела - этому телу удалось отравить трупным
ядом новорожденную российскую государственность, а что толку
убивать змею, когда она успела ужалить. Прощаться с телом
Ленина из чувства запоздалой мести вообще было бы странно
- тут не месть нужна, а чувство нормальных граждан нормальной
страны, властно говорящее о том, что символу коммунистического
лихолетья в этой стране не должно быть места. Если это чувство
отсутствует - значит, в этой стране по-прежнему есть место
и зловещему символу, и лихолетью грядущему.
Один из самых своих печальных романов М.А. Алданов завершает
двумя фразами, посвященными Ленину: "Половина человечества
"оплакала" его смерть. Надо было оплакать рожденье". Сегодня
мы с одинаковыми чувствами можем оплакать оба этих события.