Биолог Алексей Оловников: Лекарства от старения
будут доступны, как аспирин.
Сенсационное открытие американских ученых, продливших жизнь
клетки в полтора раза ("Известия" писали о нем 16 января с.г.),
стало научным триумфом конца тысячелетия. Но публике неизвестно
то, о чем знают биологи всего мира: приоритет в открытии механизма
старения принадлежит нашему соотечественнику, кандидату биологических
наук Алексею Оловникову. Первое в своей жизни газетное интервью
Алексей Оловников дал "Известиям".
- Как вы восприняли сообщение об американских экспериментах,
подтвердивших то, что вы теоретически разработали еще двадцать
семь лет назад?
- Первое чувство было: наконец-то добрались до вершины!
Достижение Джеральда Шея и его коллег, увеличивших число делений
клетки в полтора раза, - это закономерный результат усилий
многих исследователей в разных странах мира, и прежде всего
в США. Найти объяснение ограниченному числу делений клетки
мне удалось еще в 1966 году. Пять лет после этого я думал,
искал подтверждение своей теории. Первую работу опубликовал
в 1971 году, а за рубежом - в 1973-м. С той поры я ни минуты
не сомневался в своей правоте и в том, что экспериментаторы
сумеют доказать теорию. Сегодня я также не сомневаюсь в том,
что будут созданы лекарства, которые продлят не просто жизнь,
а молодость каждого человека, отодвинут начало старости и
огромного числа болезней.
- Когда вы занялись проблемой старения? Было ли это вашей
основной темой или выросло из увлечения, побочного интереса?
- Тогда я работал в Институте эпидемиологии и микробиологии
имени Гамалеи, занимался экспериментами. Как и сейчас, много
работал в библиотеках, старался не пропускать ни одной интересной
лекции. Уже тогда биология переживала подъем, было много интересных
публикаций, у нас работали многие блестящие ученые. Моими
учителями были Лев Зильбер, Арон Гурвич, Гарри Абелев - было
у кого учиться раскованности, восприятию нового. На каком-то
семинаре я впервые услышал об эффекте Хейфлика. Этот выдающийся
американский биолог доказал, что у клетки существует лимит
на число удвоений, то есть клетка отнюдь не бессмертна, как
ошибочно полагали, между прочим, нобелевский лауреат начала
века Алексис Каррель и его последователи. Так что эксперимент
Хейфлика был, по сути, "покушением" на истину. Я услышал на
одном семинаре рассказ о том, что Леонард Хейфлик определил
лимит жизни клеток примерно в 50 делений, мне это показалось
интересным. Но я забыл об этом. Через несколько месяцев подробное
изложение эффекта Хейфлика услышал еще раз - на лекции известного
цитолога Фриденштейна в родном МГУ. После этой лекции меня
и осенило.
- Всегда интересно услышать рассказ о том, как происходит
то, что потом назовут открытием. Помните ли вы, как это было,
в какое время дня, в какой обстановке?
- Был фантастический день поздней осени, все устлано золотыми
листьями, в воздухе медленно парашютировали первые снежинки.
Я специально выбрал самый длинный путь до метро, чтобы хорошенько
все обдумать. Шел, как сомнамбула, и искал, искал: "Как же
клетка узнает, сколько раз надо делиться? Кто ей дает команду,
что за бухгалтер сидит там?" Когда вошел в метро и услышал
шум поезда, тут и подумал: бухгалтер в клетке едет, как метропоезд,
по рельсам ДНК! Как теперь понимаю, я тогда устроил самый
обычный мозговой штурм.
- Можно ли на доступном уровне объяснить людям, далеким
от тайн биологии, что же вы такое поняли в жизни живой клетки?
- Давайте попробуем. То, что вся необходимая для развития
организма информация записана в виде последовательности нуклеотидов
в двойной спирали ДНК, - это многим должно быть известно.
Для того чтобы организм развивался, клетка должна делиться:
сначала на две, потом на четыре и так далее. Началом такого
деления служит удвоение хромосом, хранящихся в ядре клетки.
Их удваивает специальное вещество ДНК-полимераза. Она, как
поезд, едет по спирали ДНК, снимая с нее копию, по-научному
- реплику. Но копировать ДНК этот "поезд" начинает не с самого
начала, а оставляя каждый раз недокопированный кончик. Стало
быть, при каждом последующем копировании спираль ДНК укорачивается.
Я предположил, что именно на этот случай у ДНК и существуют
теломеры - "бесполезные" концы спирали, которые не несут никакой
информации. Для этого их роль была не вполне ясна. Как только
защита теломерой исчерпана, при следующем копировании страдает
уже сам "информационный ряд" спирали. Это и есть начало старения
клеток. Но раз так, то, удлинив теломеры, можно продлить ее
жизнь, увеличить число делений.
Я предположил, что в половых клетках должна быть особая
форма ДНК-полимеразы, которая компенсировала бы процесс недорепликации.
Ее позже назвали в литературе теломеразой. А теперь американские
исследователи сумели ввести теломеразную активность в соматическую
клетку, при этом оставив клетку нормальной, не сделав раковой.
Это замечательное достижение, ведь то, чего добились ученые
"в пробирке", несомненно, удастся сделать в будущем и в живом
организме.
- Быстро ли вашу теорию восприняли в мире науки? Нашла
ли она понимание у коллег в нашей стране, за рубежом?
- В 1972 году в Киеве состоялся Международный конгресс
геронтологов. Я послал туда тезисы своего доклада, меня пригласили,
но директор тогдашнего моего института не разрешил поездку.
Я взял отпуск и поехал увидеть геронтологов. Я знал, что там
будет Леонард Хейфлик, упросил друзей привести его на мой
доклад. Даже заготовил "красивую" английскую фразу: "Сейчас,
доктор Хейфлик, вы услышите теорию, объясняющую то, что вы
наблюдали в своих экспериментах с клеткой". К моему огорчению,
Хейфлик выслушал доклад сдержанно, а после него сказал: "Ну,
теперь вам предстоит проверить свою теорию". Много лет спустя
он сам так объяснил свою сдержанность: "Мои мысли были заняты
судьбой моего друга Жореса Медведева, который как раз тогда
был насильственно помещен в психиатрическую больницу. Я думал,
что сделать, чтобы освободить его..."
- Значит, все-таки политика вмешивалась и в ваши научные
планы, хотя казалось, что время было не самое плохое для биологии?
- Я всегда был далек от политики, не был членом КПСС, хотя
среди моих друзей было немало коммунистов, вполне достойных
людей. В идеалы социализма я перестал верить в 1968 году,
после Праги. Науку никогда не делил на советскую, американскую
или японскую. Наука одна, принадлежит всему человечеству.
Хотя, стыдно признаться, в студенчестве я вполне верил в идеи
академика Лысенко, помню даже его знаменитую лекцию про то,
как кукушка получается из синицы, питающейся мохнатыми гусеницами.
- Вы не регистрировали свое открытие теломерного механизма
старения из тех же соображений, из которых не делите науку?
- Открытие не может принадлежать никому персонально, это
глупость. Другое дело - изобретение, технология.
- Но вы же не будете отрицать, что последнее достижение
американцев имеет огромное коммерческое значение?
- А вот это давайте разделять: приоритет в науке и коммерцию.
Да, фирма, первой выпустившая в продажу лекарство от старения,
будет получать огромные прибыли. Но, во-первых, конкуренция
очень быстро сделает это лекарство дешевым и доступным всем.
Во-вторых, сейчас успех создания этого лекарства целиком и
полностью зависит от денег, в него вложенных. Разумно было
бы создать мощный международный консорциум для этой цели,
так как цель важна для всего человечества.
- Говоря о средствах и вложениях, очень уместно спросить
о вашей зарплате.
- Знаете, я отвечу шуткой, к сожалению, не мной придуманной.
Один спрашивает другого: "Ну как у тебя зарплата, хорошая?".
А тот отвечает: "Очень хорошая! Только маленькая".
- Неужели вам мешали защитить докторскую диссертацию, занять
важный пост, сделать научную карьеру?
- Упаси Боже! Наоборот, и раньше, и сегодня мне предлагали
защиту и в Институте биохимической физики РАН, где я работаю,
и в других НИИ, делали лестные предложения насчет карьеры.
- Что же мешает принять их?
- Не знаю, наверное, чисто российский пофигизм. Серьезно,
мне было куда интереснее заниматься теориями, чем тратить
время на карьерное восхождение. Недавно я опубликовал последнюю
работу - новую теорию биологического морфогенеза, которая
тоже, я надеюсь, будет оценена коллегами. Самое мое любимое
занятие - работать в библиотеках, читать все подряд: ведь
никогда не знаешь, где "выстрелит" в следующий раз. К сожалению,
наши лучшие библиотеки, в частности великолепная БЕН РАН (Библиотека
естественных наук Академии наук), задыхаются от безденежья.
Не на что выписать научную периодику - вот без этого нашу
науку ждет полный развал. Сегодня и без того существенно уменьшились
возможности научного общения. Порой не с кем обсудить новую
идею: иных уж нет, другие - за рубежом. Хорошо, что теперь
есть электронная почта - коллеги во всем мире общаются без
проблем.
- Поздравили ли вас коллеги с реализацией того, что вы
предсказали так давно?
- Я получил очень теплое послание от Леонарда Хейфлика
с такими словами: "Бум, который сегодня поднялся вокруг теломеразы,
не был бы возможен, если бы не ты".
- А как восприняли ваш успех домашние?
- Один из сыновей попросил газету с упоминанием моей фамилии,
чтобы показать учительнице биологии. Причем довольно нахально
заявил, что теперь-то ему меньше четверки по биологии точно
не поставят. Конечно, я был бы рад, если бы кто-то из ребят
увлекся биологией. Это наука следующего тысячелетия, которая
откроет нам еще множество чудес.
Беседа с Алексеем Матвеевичем длилась гораздо дольше, чем
позволяют передать рамки интервью. Рассказывая о новых достижениях,
он называл коллег блестящими, талантливыми, великолепными
учеными. О Хейфлике сказал: "Его имя записано в историю науки
золотыми буквами". Я спросила: "А ваше?" Захохотал искренне:
"Мое, конечно, деревянными".
Все он, разумеется, понимает: и роль своего открытия, и
значение работы тех, кому он показал верный путь. И то, что
не случайно его портрет висит в музее компании "Geron Corporation",
добившейся фантастического успеха в экспериментах с клеткой,
рядом с портретами других ученых. Понимаем ли мы, что рядом
с нами живут и работают они, великие разведчики Будущего?