Биолог Алексей Оловников: Лекарства от старения будут доступны, как аспирин.

Сенсационное открытие американских ученых, продливших жизнь клетки в полтора раза ("Известия" писали о нем 16 января с.г.), стало научным триумфом конца тысячелетия. Но публике неизвестно то, о чем знают биологи всего мира: приоритет в открытии механизма старения принадлежит нашему соотечественнику, кандидату биологических наук Алексею Оловникову. Первое в своей жизни газетное интервью Алексей Оловников дал "Известиям".

- Как вы восприняли сообщение об американских экспериментах, подтвердивших то, что вы теоретически разработали еще двадцать семь лет назад?

- Первое чувство было: наконец-то добрались до вершины! Достижение Джеральда Шея и его коллег, увеличивших число делений клетки в полтора раза, - это закономерный результат усилий многих исследователей в разных странах мира, и прежде всего в США. Найти объяснение ограниченному числу делений клетки мне удалось еще в 1966 году. Пять лет после этого я думал, искал подтверждение своей теории. Первую работу опубликовал в 1971 году, а за рубежом - в 1973-м. С той поры я ни минуты не сомневался в своей правоте и в том, что экспериментаторы сумеют доказать теорию. Сегодня я также не сомневаюсь в том, что будут созданы лекарства, которые продлят не просто жизнь, а молодость каждого человека, отодвинут начало старости и огромного числа болезней.

- Когда вы занялись проблемой старения? Было ли это вашей основной темой или выросло из увлечения, побочного интереса?

- Тогда я работал в Институте эпидемиологии и микробиологии имени Гамалеи, занимался экспериментами. Как и сейчас, много работал в библиотеках, старался не пропускать ни одной интересной лекции. Уже тогда биология переживала подъем, было много интересных публикаций, у нас работали многие блестящие ученые. Моими учителями были Лев Зильбер, Арон Гурвич, Гарри Абелев - было у кого учиться раскованности, восприятию нового. На каком-то семинаре я впервые услышал об эффекте Хейфлика. Этот выдающийся американский биолог доказал, что у клетки существует лимит на число удвоений, то есть клетка отнюдь не бессмертна, как ошибочно полагали, между прочим, нобелевский лауреат начала века Алексис Каррель и его последователи. Так что эксперимент Хейфлика был, по сути, "покушением" на истину. Я услышал на одном семинаре рассказ о том, что Леонард Хейфлик определил лимит жизни клеток примерно в 50 делений, мне это показалось интересным. Но я забыл об этом. Через несколько месяцев подробное изложение эффекта Хейфлика услышал еще раз - на лекции известного цитолога Фриденштейна в родном МГУ. После этой лекции меня и осенило.

- Всегда интересно услышать рассказ о том, как происходит то, что потом назовут открытием. Помните ли вы, как это было, в какое время дня, в какой обстановке?

- Был фантастический день поздней осени, все устлано золотыми листьями, в воздухе медленно парашютировали первые снежинки. Я специально выбрал самый длинный путь до метро, чтобы хорошенько все обдумать. Шел, как сомнамбула, и искал, искал: "Как же клетка узнает, сколько раз надо делиться? Кто ей дает команду, что за бухгалтер сидит там?" Когда вошел в метро и услышал шум поезда, тут и подумал: бухгалтер в клетке едет, как метропоезд, по рельсам ДНК! Как теперь понимаю, я тогда устроил самый обычный мозговой штурм.

- Можно ли на доступном уровне объяснить людям, далеким от тайн биологии, что же вы такое поняли в жизни живой клетки?

- Давайте попробуем. То, что вся необходимая для развития организма информация записана в виде последовательности нуклеотидов в двойной спирали ДНК, - это многим должно быть известно. Для того чтобы организм развивался, клетка должна делиться: сначала на две, потом на четыре и так далее. Началом такого деления служит удвоение хромосом, хранящихся в ядре клетки. Их удваивает специальное вещество ДНК-полимераза. Она, как поезд, едет по спирали ДНК, снимая с нее копию, по-научному - реплику. Но копировать ДНК этот "поезд" начинает не с самого начала, а оставляя каждый раз недокопированный кончик. Стало быть, при каждом последующем копировании спираль ДНК укорачивается. Я предположил, что именно на этот случай у ДНК и существуют теломеры - "бесполезные" концы спирали, которые не несут никакой информации. Для этого их роль была не вполне ясна. Как только защита теломерой исчерпана, при следующем копировании страдает уже сам "информационный ряд" спирали. Это и есть начало старения клеток. Но раз так, то, удлинив теломеры, можно продлить ее жизнь, увеличить число делений.

Я предположил, что в половых клетках должна быть особая форма ДНК-полимеразы, которая компенсировала бы процесс недорепликации. Ее позже назвали в литературе теломеразой. А теперь американские исследователи сумели ввести теломеразную активность в соматическую клетку, при этом оставив клетку нормальной, не сделав раковой. Это замечательное достижение, ведь то, чего добились ученые "в пробирке", несомненно, удастся сделать в будущем и в живом организме.

- Быстро ли вашу теорию восприняли в мире науки? Нашла ли она понимание у коллег в нашей стране, за рубежом?

- В 1972 году в Киеве состоялся Международный конгресс геронтологов. Я послал туда тезисы своего доклада, меня пригласили, но директор тогдашнего моего института не разрешил поездку. Я взял отпуск и поехал увидеть геронтологов. Я знал, что там будет Леонард Хейфлик, упросил друзей привести его на мой доклад. Даже заготовил "красивую" английскую фразу: "Сейчас, доктор Хейфлик, вы услышите теорию, объясняющую то, что вы наблюдали в своих экспериментах с клеткой". К моему огорчению, Хейфлик выслушал доклад сдержанно, а после него сказал: "Ну, теперь вам предстоит проверить свою теорию". Много лет спустя он сам так объяснил свою сдержанность: "Мои мысли были заняты судьбой моего друга Жореса Медведева, который как раз тогда был насильственно помещен в психиатрическую больницу. Я думал, что сделать, чтобы освободить его..."

- Значит, все-таки политика вмешивалась и в ваши научные планы, хотя казалось, что время было не самое плохое для биологии?

- Я всегда был далек от политики, не был членом КПСС, хотя среди моих друзей было немало коммунистов, вполне достойных людей. В идеалы социализма я перестал верить в 1968 году, после Праги. Науку никогда не делил на советскую, американскую или японскую. Наука одна, принадлежит всему человечеству. Хотя, стыдно признаться, в студенчестве я вполне верил в идеи академика Лысенко, помню даже его знаменитую лекцию про то, как кукушка получается из синицы, питающейся мохнатыми гусеницами.

- Вы не регистрировали свое открытие теломерного механизма старения из тех же соображений, из которых не делите науку?

- Открытие не может принадлежать никому персонально, это глупость. Другое дело - изобретение, технология.

- Но вы же не будете отрицать, что последнее достижение американцев имеет огромное коммерческое значение?

- А вот это давайте разделять: приоритет в науке и коммерцию. Да, фирма, первой выпустившая в продажу лекарство от старения, будет получать огромные прибыли. Но, во-первых, конкуренция очень быстро сделает это лекарство дешевым и доступным всем. Во-вторых, сейчас успех создания этого лекарства целиком и полностью зависит от денег, в него вложенных. Разумно было бы создать мощный международный консорциум для этой цели, так как цель важна для всего человечества.

- Говоря о средствах и вложениях, очень уместно спросить о вашей зарплате.

- Знаете, я отвечу шуткой, к сожалению, не мной придуманной. Один спрашивает другого: "Ну как у тебя зарплата, хорошая?". А тот отвечает: "Очень хорошая! Только маленькая".

- Неужели вам мешали защитить докторскую диссертацию, занять важный пост, сделать научную карьеру?

- Упаси Боже! Наоборот, и раньше, и сегодня мне предлагали защиту и в Институте биохимической физики РАН, где я работаю, и в других НИИ, делали лестные предложения насчет карьеры.

- Что же мешает принять их?

- Не знаю, наверное, чисто российский пофигизм. Серьезно, мне было куда интереснее заниматься теориями, чем тратить время на карьерное восхождение. Недавно я опубликовал последнюю работу - новую теорию биологического морфогенеза, которая тоже, я надеюсь, будет оценена коллегами. Самое мое любимое занятие - работать в библиотеках, читать все подряд: ведь никогда не знаешь, где "выстрелит" в следующий раз. К сожалению, наши лучшие библиотеки, в частности великолепная БЕН РАН (Библиотека естественных наук Академии наук), задыхаются от безденежья. Не на что выписать научную периодику - вот без этого нашу науку ждет полный развал. Сегодня и без того существенно уменьшились возможности научного общения. Порой не с кем обсудить новую идею: иных уж нет, другие - за рубежом. Хорошо, что теперь есть электронная почта - коллеги во всем мире общаются без проблем.

- Поздравили ли вас коллеги с реализацией того, что вы предсказали так давно?

- Я получил очень теплое послание от Леонарда Хейфлика с такими словами: "Бум, который сегодня поднялся вокруг теломеразы, не был бы возможен, если бы не ты".

- А как восприняли ваш успех домашние?

- Один из сыновей попросил газету с упоминанием моей фамилии, чтобы показать учительнице биологии. Причем довольно нахально заявил, что теперь-то ему меньше четверки по биологии точно не поставят. Конечно, я был бы рад, если бы кто-то из ребят увлекся биологией. Это наука следующего тысячелетия, которая откроет нам еще множество чудес.

Беседа с Алексеем Матвеевичем длилась гораздо дольше, чем позволяют передать рамки интервью. Рассказывая о новых достижениях, он называл коллег блестящими, талантливыми, великолепными учеными. О Хейфлике сказал: "Его имя записано в историю науки золотыми буквами". Я спросила: "А ваше?" Захохотал искренне: "Мое, конечно, деревянными".

Все он, разумеется, понимает: и роль своего открытия, и значение работы тех, кому он показал верный путь. И то, что не случайно его портрет висит в музее компании "Geron Corporation", добившейся фантастического успеха в экспериментах с клеткой, рядом с портретами других ученых. Понимаем ли мы, что рядом с нами живут и работают они, великие разведчики Будущего?